Эта жизнь Даля охватывает события более чем полувекового периода. Ее отсчет ведут с того дня, когда девятнадцатилетний мичман по дороге из Петербурга к месту своей службы на Черном море записал первое полюбившееся ему слово народной речи – «замолаживать».
Комментируя его, он отмечает: “Замолаживать — значит пасмурнеть – в Новгородской губернии значит заволакиваться тучами… клониться к ненастью”. За первым словом последовали второе, третье, десятое… Но они были записаны уже в Николаеве — от матросов, портовых и фабричных рабочих, жителей окрестных деревень.
Здесь же Даль, по свидетельству его биографа П. И. Мельникова (Печерского), расширяет, как теперь выражаются, фронт исследовательского поиска. Его интересуют не только слова, но и пословицы, песни, сказки. Впрочем, пока собирательство для Даля – дело не каждого дня: неожиданно вспыхивает страсть к сочинительству, отнимающая много времени. Даль пишет пьесы, стихи (правда, еще несовершенные). Таким образом, очень рано творческая жизнь Даля начинает протекать по двум руслам. Бок о бок в ней идут сбор материалов народной речи и литературное творчество. И лишь иногда Даль по не зависящим от него обстоятельствам занимается чем-то одним.
Ежедневное общение с простыми русскими людьми, проникнутое сочувствием к их судьбе, конечно, умножало словарные запасы Даля. Но оно имело и другое следствие: сын выходца из Дании буквально на глазах превращался в истинно русского человека. Правда, этот процесс начался давно (еще во время учебы в Морском кадетском корпусе, а может быть, и раньше), но теперь он достиг кульминационной точки. И первыми почувствовали это солдаты. Они не воспринимали Даля с его безукоризненной русской речью за чужака. Более того, среди них ходила легенда о крестьянском происхождении лекаря. И понять их можно. Разве будет барин, да еще чужеземец, так дотошно и, главное, со знанием дела выспрашивать тебя о том, как живут-могут в какой-нибудь захолустной деревеньке под Новгородом или в забытой Богом Вятке? Впрочем, и сам Даль ловил себя на мысли, что рассуждает по разным поводам исключительно в русских категориях. Иной стала манера его поведения, чисто русским духом пропахла речь — речь образованного человека, владевшего десятью языками. Даже иронизируя над собой, он выражался, как русский крестьянин: намекая, например, на свой крупный нос, говорил: “Рос, порос, да и вырос в нос”. Правда, и во время войны, и после войны находились недоброжелатели (странно: среди них даже Т. Г. Шевченко), которые называли его немцем, желая подчеркнуть, что он к нашим русским делам непричастен. Даль не обижался, потому что твердо знал: его отечество — Россия, а значит, все, что происходит в ней, имеет и к нему прямое отношение. И окружающие понимали это. Общее мнение, как уже часто бывало, выразил проницательный В. Г. Белинский: “Не знаем, потому ли он знает Русь, что любит ее, или потому любит ее, что знает, но знаем, что он не только любит ее, но и знает”. К сказанному остается лишь добавить, что в старости лютеранин Даль перешел в православие, чтобы обрести вечный покой на русском кладбище. Деталь, конечно, но без нее не поймешь, почему добровольно взвалил себе на плечи непомерно тяжелый груз человек, которому весь резон был держаться от русских забот подальше.
Во время Польской кампании характер занятий Владимира Ивановича меняется еще раз: он не только ведет свои записи, но и возвращается к литературному творчеству. За год-полтора им написана книга, которая свидетельствовала о рождении нового серьезного русского писателя, скрывшегося под псевдонимом Казак Луганский, напоминавшим и о том, что автор родился в Луганске, и о том, что во время войны на Балканах, подобно заправскому казаку, он сутками не покидал седла. Во всяком случае, в Оренбург Даль уехал известным русским литератором, которого знают Пушкин, Плетнев, Одоевский, Погорельский.
Годы, прожитые в Оренбурге, — благодатное время, когда Даль органически сочетал сбор словарных материалов с глубоким изучением края, жизни и быта уральского казачества, сибирских переселенцев, нерусских народностей России, с переводческой деятельностью и, конечно, с литературным творчеством. Друг за другом выходят в свет четыре сборника “Былей и небылиц Казака Луганского”, повесть “Бедовик”, которая очень понравилась В. Белинскому, семь статей в “Литературной газете” (преимущественно о животных). Но в максимальной степени литературное дарование Даля проявляется в петербургский период его жизни, когда были опубликованы его повести “Вакх Сидоров Чайкин” и “Небывалое в бывалом”, целая серия рассказов, очерков, высоко оцененных читателями. У него выработался специфический литературный прием, сущность которого хорошо раскрыл И. С. Тургенев: “Он… смотрит невиннейшим человеком и добродушнейшим сочинителем в мире; вдруг вы чувствуете, что вас поймали за хохол, когти в вас запустили преострые; вы оглядываетесь — автор стоит перед вами как ни в чем не бывало… “Я, — говорит, — тут сторона, а вы как поживаете?”. Имя Даля называют в числе крупных представителей “натуральной школы”.
Но у Даля, как бы он ни был занят литературой, остается время и для другого, в том числе и для любимого им собирательства слов, пословиц, сказок, песен. Однако тактика собирательства здесь совсем другая. Через журналы Даль и его друзья обратились к читателям с просьбой присылать в Петербург свои заметки, касающиеся разных сторон народного быта. И вот в руках у Даля бесценные посылки от известных и неизвестных ему добровольных помощников, или “дателей”, как называет их Даль.
В Нижнем Новгороде, куда то ли послали, то сослали Владимира Ивановича, — новая трансформация такой тактики. Конечно, ему продолжают приходить сообщения от многочисленных его корреспондентов; конечно, при каждом удобном случае он выезжает в селения, где живут удельные крестьяне, и там, на месте, продолжает записывать, записывать, записывать… Но в Нижнем есть знаменитая ярмарка, на которую стекаются люди со всей страны. Даль, понятно, это обстоятельство из виду не упускает: по утрам направляется к торговым рядам, неспешно обходит лавки (а их здесь более двух тысяч!), беседует с приказчиками и покупателями — глядишь, к вечеру он с большим прибытком.
Десять нижегородских лет — это и несколько опубликованных на разные темы статей, и вышедшая из печати книга “Матросские досуги” (нечто вроде популярной хрестоматии), и приведенные в порядок словари языка офеней (бродячих торговцев), шерстобитов, петербургских мошенников (эти словари первоначально предполагалось издать в виде приложения к Толковому словарю), и, наконец, подготовленный к печати сборник “Пословицы русского народа”. Сборник получился уникальный. В него вошли 30 тысяч пословиц, из которых предшественники Даля опубликовали только 6 тысяч, т. е. одну пятую часть. С “Пословицами” Далю пришлось претерпеть множество мытарств, так как его оппонентов более чем смущала та прямолинейность, с которой русский человек говорит о духовенстве и властях. Тем не менее сборник напечатали, но только через пять лет в Москве, куда Даль переехал, выйдя в отставку (1861-1862 гг.).
Покончив с публикационными заботами, Даль сосредоточил внимание исключительно на словаре. О том, какую огромную работу пришлось проделать ему, знают только специалисты. Неспециалисты могут получить о ней самое общее представление лишь на основе следующих фактов. Словарь, прежде всего, огромен: он включает 200 тысяч слов, в том числе 82 тысячи, ранее неизвестных лексикографам. Словарей такого объема не было ни до Даля, ни после него (для сравнения: наиболее полный “Словарь современного русского литературного языка”, вышедший в 1948-1965 гг., содержит только 120 с небольшим тысяч слов). Немаловажно, что Даль предложил свои собственные, не повторяющие предшествующие словари толкования слов, как правило, яркие и выразительные. Для большей ясности толкований в соответствующие словарные статьи были введены ряды тождесловов (синонимов) и основательные контексты, среди которых заметное место принадлежало пословицам (в отдельных статьях число иллюстративных пословиц превышает сто). Учтем далее, что в словаре Даля даны не только слова и их толкования, дана, сверх того, география слов. Это значит, что в соответствующих словарных статьях содержится — пусть непоследовательно — информация о том, где слово бытует (ср. пометы: архангельское, вологодское, воронежское, новгородское, тверское, олонецкое и т. д.), какие значения имеет одно и то же слово в разных наречиях, какие слова могут передавать одно и то же понятие. И, наконец, не забудем, что в словаре Даля реализован особый алфавитно-гнездовой принцип, в соответствии с которым по алфавиту располагаются не отдельно взятые слова, а целые группы родственных слов, вычленение которых сопряжено с большими трудностями (например, в словарной статье с заглавным словом «баловать» указываются слова «баловство», «баловник», «баловень», «балун», «баловливый» и др.).
К 1863 году словарь был подготовлен к печати, и встал вопрос о денежных средствах. У Академии наук их не нашлось. Помогли, по-современному выражаясь, спонсоры, давшие в общей сложности 5,5 тысячи рублей. Даль приступил к изданию словаря. И опять дело оказалось необыкновенно трудоемким. Прежде всего много сил и времени отняла разработка системы типографских выделений, принявшая необыкновенно прихотливый вид из-за обилия передаваемой информации, и последующая реализация ее в рукописном тексте. Напомним, что пишущих машинок тогда еще не было. Не меньше сил потребовалось и при вычитке корректур. Обыкновенно в издательской практике обходятся двумя, редко — тремя корректурами. Далю, не желавшему, чтобы в словаре остались опечатки, потребовалось четырнадцать корректур. Четырнадцать раз прочитать две с половиной тысячи печатных страниц! И все это сделал один человек, у которого не было даже технических помощников.
Но вот читатели получили долгожданный “Словарь живого великорусского языка” и… пришли в недоумение: что же такое у них в руках? Недоумевал и Даль: “Сам даже не знаю, что у меня вышло”. А вышло вот что: капитальное справочное руководство принципиально нового типа (само словосочетание «толковый словарь» введено Далем и получило распространение лишь после него), уникальная энциклопедия русского быта, очень полное описание ремесел и промыслов, своеобразный компендий взглядов Даля по самым разным вопросам, и, наконец, увлекательная книга для чтения.
С выходом в свет “Толкового словаря” к Далю пришла всероссийская и мировая слава. Он получил за словарь Ломоносовскую премию от Академии наук, премию Дерптского университета. Географическое общество отметило труд Даля Константиновской золотой медалью. Общество любителей российской словесности присудило ему звание почетного члена. Несколько позже его избрали почетным членом Академии наук. Но Даль не тщеславен, он иронизирует над своей известностью и продолжает работать: пишет небольшие повести и сказки для детей, усердно собирает слова, пропущенные в первом издании словаря. Однако и эта, творческая жизнь Даля тоже подходит к концу. 22 сентября 1872 года Владимир Иванович продиктовал своей дочери последнее слово для нового издания словаря, и через несколько часов его не стало.
Это скромное, вроде бы ни- чем не примечательное од- ноэтажное здание на улице Даля в Луганске знакомо, пожалуй, очень и очень многим луганчанам и гостям нашего города. На стене висит мемориальная доска, а за высокой решеткой, в тихом уютном дворике – мраморный бюст Казака Луганского, Владимира Ивановича Даля.
Снаружи Литературный музей В.И. Даля (а именно он располагается в этом скромном здании) кажется совсем крохотным, необыкновенно маленьким по сравнению с нашими представлениями о музеях. Однако стоит войти – и как будто раздвигаются стены, а потолок, нарушая наши представления о реальности, уходит куда-то в небо. Все преображается: и дом – не дом, а целая огромная страна, Россия, умещается в нескольких выставочных залах небольшого музея. И не удивительно, ведь музей посвящен одному из необыкновеннейших людей своей эпохи, «живой энциклопедии России», гордости Луганска – Владимиру Далю. В конце ноября этого года музею исполняется 20 лет.
У каждой истории есть своя предыстория. Есть таковая и у Литературного музея В.И. Даля. Так сложилось, что идея о создании музея Казака Луганского долгое время не могла осуществиться. Чиновникам было мало факта рождения Вольдемара Фердинанда, сына выходца из Дании Иоганна Даля, в поселке при Луганском литейном заводе. Неизвестно кем рожденная, однако в 60-е годы появляется и распространяется легенда о том, что будущий лексикограф Даль появился на свет именно в доме № 12 по улице Юного Спартака, бывшей Английской. Именно эта легенда и была привлечена сторонниками открытия музея как дополнительный аргумент в пользу его открытия в Луганске. В конце 60-х годов была создана комиссия по созданию мемориальной экспозиции, как значилось, «в домике В.И. Даля». Членами комиссии стали видные луганчане: В.И.Высоцкий, Т.М. Рыбас, В.А. Титов, В.О. Нестайко, Ю.А. Ененко, Г.Г. Головченко, И.В. Панич и др. На самом деле в доме, в котором ныне находится музей Даля, ни сам Даль, ни его родители никогда не проживали, хотя дом построен в начале XIX века.
Однако открытие музея в заброшенном домике отложилось более чем на 15 лет. Энтузиасты, влюбленные в необыкновенную личность Даля, продолжали собирать материалы, занимались пропагандой наследия «живой энциклопедии России». Валентин Нестайко, преподаватель мединститута, создал небольшой музей Даля в своём вузе. Юрий Ененко, в бытность свою главным врачом областного онкодиспансера, способствовал сооружению первого в нашем городе памятника Владимиру Далю на территории онкодиспансера (1979). Только 22 ноября 1986 года, в честь 185-летия со дня рождения Даля, состоялось открытие «Дома-музея Владимира Ивановича Даля», тогда – филиала областного Краеведческого музея (ранее в этом доме жила семья известного в городе лингвиста, преподавателя Луганского педагогического института Аркадия Яковлевича Лурье-Дерского). Несколько ранее, в 1981 году, в Луганске был открыт памятник Владимиру Далю, известный каждому луганчанину, на улице Юного Спартака (ныне – ул. В.И. Даля).
У истоков создания музея стояли В. Нестайко, Ю. Ененко, В. Башкина и Т. Свиридова. Материалы собирались по всему Советскому Союзу: ездили в Москву, Ленинград, Оренбург, Тарту, Нижний Новгород. Мебель конца XIX века, а также некоторые предметы быта эпохи Даля были приобретены в Луганске. Гордостью музея является пианино из дома В.И. Даля на Большой Грузинской улице в Москве, подаренное Далю Московским обществом естествоиспытателей. Это пианино передала, вместе с рядом ценных фотографий и документов, правнучка Владимира Даля Ольга Владимировна Станишева-Даль.
Музей располагает ценнейшей коллекцией словарей – как додалевских, так и, собственно, «Толкового словаря живого великорусского языка» в различных редакциях и изданиях. Также богато собрание прижизненных книг В.И. Даля, книг его современников.
90-е годы были тяжелым испытанием для музея, как, собственно, и для всей страны. В эти годы музей стал структурным подразделением созданного Музея истории и культуры города Луганска. Заведующей Литературным музеем В.И. Даля на протяжении самых сложных для музея лет была Татьяна Свиридова, сумевшая сохранить и фонды, и кадры музея.
Годом нового возрождения музея стал 2001 год, объявленный ЮНЕСКО Годом Даля. К юбилею нашего выдающегося земляка – 200-летию со дня рождения – были выделены средства на капитальный ремонт здания и новое оформление экспозиции музея. Добавим, что юбилей Казака Луганского в ноябре 2001 года город встретил на высоком уровне. Обновленный музей Даля предстал жемчужиной Луганска для многих гостей нашего города. В этот юбилейный год музей Даля был отмечен грамотой Румянцевского общества друзей российской государственной библиотеки (Москва) за весомый вклад в русскую культуру.
Ныне музей ведет большую научно-просветительскую работу, охватывая многие стороны далеведения. Несколько лет назад в музее появилась новая заведующая – опытный краевед Людмила Соколова, не опускающая высокую планку работы музея.
Музей посещают тысячи людей, проводятся каждый год Далевские четверги, ведется большая работа со школами города, научные сотрудники музея участвуют в ежегодных Далевских конференциях. И хоть не был никогда в этом маленьком домике Даль, но здесь его дух, здесь всё пропитано Далем: и старый гарнитур, и картины, и раскрытый том литературного журнала начала XIX века на ломберном столике… Всё-таки здесь – его, Владимира Даля, луганский домик.
М. Степанов, краевед.
2005 год.
