Пенаты Репина на Луганщине

Без сомнения, даже человек, совершенно не интересующийся искусством, прекрасно знает, что был такой великий художник – Илья Ефимович Репин. В то же время и среди увлеченных живописью людей мало кому известно, что молодой Репин усердно трудился на Луганщине – в селе Сиротино Троицкого района. Его пригласили туда для росписи иконостаса церкви Введения Богородицы в храм. Но искусствоведы утверждают, что Илья оставил после себя в Сиротино значительно большее творческое наследие. Жалованье ему, как и другим художникам, выдавали редко. А питаться-то надо каждый день…

Вот и подрабатывал Репин в свободное время тем, что писал под заказ местных крестьян небольшие иконки-образки. За это его всего-то вкусно и сытно кормили.

В своей большой автобиографической книге «Далекое близкое» Илья Ефимович очень тепло и сердечно вспоминает о пребывании в Сиротино, о людях, с которыми там познакомился и подружился. Чтобы понять чувства и впечатления Репина о Сиротино, мы приведем целый ряд цитат из его книги. Они для нас, жителей Луганщины, особенно интересны. Ведь мы узнаем, пусть и небольшие, пусть на первый взгляд самые простые подробности из жизни и быта своих предков.

Для Репина Сиротино было дорогим и еще по одной важной причине. Как вы думаете, случайно ли такое совпадение? Работал в Сиротино Илья в 1863 году. И в 1863 же году он приезжает в Петербург, где перед поступлением в Академию художеств занимается в Рисовальной школе Общества поощрения художников.

Да-да-да, именно деньги, заработанные в Сиротино, позволили Репину начать учебу в столице империи. Поэтому небольшое село стало для него настоящей вехой в жизни, на длинном и славном творческом пути.

В СИРОТИНО – КАК У БОГА ЗА ПАЗУХОЙ

 О своем происхождении Илья Ефимович Репин пишет чрезвычайно скромно. Родился в 1844 году в Чугуеве Харьковской губернии в семье военного поселянина. Грамоте и арифметике обучался у пономаря и дьячка. С одиннадцати лет стал заниматься в топографической школе. Но она закрылась из-за упразднения военных поселений. Рисовал с самого юного возраста. Портретами родственников, соседей, просто знакомых и даже незнакомых людей всех приводил в неописуемый восторг. Первоначальные навыки живописного ремесла получил у чугуевских малоросских иконописцев.

«Некоторые пишущие о художниках называли меня казаком – много чести. Я родился военным поселянином украинского военного поселения. Это звание очень презренное – ниже поселян считались разве еще крепостные. О чугуевских казаках я только слыхал от дедов и бабок. И рассказы то все были уже о последних днях нашего казачества. Казаков перестроили в военных поселян.

Я скоро в Чугуеве сделался самостоятельным мастером, и случалось, что за мною приезжали подрядчики за сто-двести верст и звали на работу в отъезд. Роспись церквей и иконостасные образа были в большом ходу тогда в украинской округе, хотя платили дешево, а подрядчики часто прогорали, потому что их было слишком много.

Чугуев давно уже славился своими мастерами. И хозяева работ нанимали здесь живописцев, позолотчиков, резчиков и столяров».

Слава о совсем молодом художнике катилась не только по Украине. Село Сиротино в 1863 году относилось к Воронежской губернии. И когда было принято решение обновить иконостас церкви Введения Богородицы в храм, то отправили гонцов в Чугуев. Илье Репину была предложена за работу весьма приличная сумма. Деньги ему были очень нужны — ведь он мечтал о Петербурге, об Академии художеств. Для столичной жизни, покупки холстов, красок, кистей требовались немалые средства.

«В Сиротине я имел успех со своими образами. Я пользовался, конечно, необходимыми указаниями и канонами, по которым пишется всякое изображение святых или целых сцен (у каждого живописца сундучок наполнен гравюрами), и был поощряем доверием и интересом всего прихода и даже своего подрядчика, который хвалил меня не из только собственной заботы об успехе общего порядка, но и потому, что действительно любил живопись и сам был живописцем не без способностей.

Все мужики, и особенно староста Семен, побывали у меня на лесах и даже вблизи подолгу разглядывали мои образа, каких они прежде никогда не видывали. А я, подбадриваемый вниманием, ощутил в себе большую смелость и свободу творчества, и кисти мои вольно играли священными представлениями: я позволял себе смелые повороты и новые эффектные освещения сцен и отдельных фигур. Свежесть и яркость красок, необычная в религиозной живописи, была для меня обязательна, так как мои образа публика видела только снизу, на расстоянии трех-пяти сажен. Видевшие же работу близко у меня на лесах еще более дивились: как это издали «оказывает» так тонко и хорошо, хотя вблизи другое.

Особенный успех имела моя «Мария Магдалина»: я видел эффект распространенной по всей Украине известной вещи — Помпея Батони, но, конечно, как и во всех других образах, ничего ни с кого не копировал буквально, я только брал подобный же эффект и обрабатывал его по-своему. Так и моя Магдалина не сидела с крестом на коленях, как у Батони. Моя стояла у стены, повернувшись в молитвенном экстазе к лампаде, которая висела в углу высоко, а не стояла, как у него, на полу.

— Как это она наполовину в огне? – удивлялся Семен.

И видно было, что всю публику очаровывают свет и заплаканные глаза Магдалины.

Я часто вспоминал своего любимого товарища Ивана Даниловича Шемякина. Он был резчик, мой ровесник, донской казак родом. Это был смелый талантливый художник! Не могу забыть, как он резал в церкви царские врата: все мы зазевались на его работу».

Молодые мастеровые полюбили Сиротино. Им нравились и местные люди, и пышная живописная природа. Точно известно, что Репин с удовольствием писал образки для крестьян. Более того, он обеспечил ими всех сиротинцев и после этого удлинил свои маршруты выходных дней. В соседних с Сиротино селах Илью тоже встречали с восторгом. Ведь он расписывал иконостас церкви, прихожанами которой были и местные крестьяне.

«По воскресеньям и большим праздничным дням мы вдвоем делали большие прогулки по окрестностям. Начинали с обедни в каком-нибудь соседнем селе и так до самого вечера: купались где-нибудь в мельничных запрудах; где-нибудь в селе нам стряпали яичницу, давали хлеб, молоко и огурцы свежие с огорода; также и вишни, и груши, и яблоки из хозяйских садов с большою щедростью предоставлялись нам собственниками, когда те узнавали, что мы работаем в церкви».

Илья Ефимович вспоминал, что «в огромной работе над иконостасом участвовало много мастеров». И он сумел со всеми подружиться. Хотя народ попадался разный. Были и такие, кто мог похалтурить, а то и просто не обладал соответствующим талантом. Одного из последних, который успел поработать даже в Академии художеств, Репин, не удержась, тайком подправил. Слишком уж не нравились ему безликие лики, тусклые краски и отсутствие всякой внутренней силы в написанном. Старый мастер, конечно же, заметил репинскую руку на своих работах. Обиделся, но сделанное молодым коллегой, тем не менее, одобрил. Репин потом вспоминал, что ему было очень стыдно. Но он не мог видеть рядом со своей плохую иконопись.

Репин и до Сиротино расписывал церкви. Однако здесь была самая объемная работа. Репин чувствовал громадную ответственность перед простыми людьми, которые истово крестились и молились, обращаясь к его иконам, горячо его полюбили как художника и просто как человека.

«Я проснусь и вдруг окажется – я в Сиротине, в большой каменной церкви; может быть, еще не все образа, взятые мною поштучно, закончены…

А как страшно вспомнить и сейчас даже, что я едва не упал там с высочайших лесов на каменный пол церкви, когда писал «Святую Троицу». Это привычка у меня отскакивать от работы во время писания. А загородки не было, так за авось сколько гибнет мастеровых!

Погружаясь в какое-то летаргическое состояние во время долгих ровных переездов, я опять грезил Сиротиным. Вот ямщик закурил трубку, и этот запах сразу перенес меня в сиротинский кабак, куда я пошел тогда со всеми мастерами.

В кабаке мы стали по обыкновению петь песни нашим спевшимся хором – большей частию украинские. Потребовали водки – как же без этого дурмана! И как кстати тогда появился староста Семен.

— И ты тут?! – говорит он, обнимая меня за талию, и просит идти с ним: — Уж тут тебе не место! Ну пускай они денек-другой погуляют; ведь мы их не обидим – все будут как следует ублаготворены… А тебе что с ними? Тебя не пустим; ты иди кончай свою работу: твои деньги у меня. Не веришь? Пойдем со мною, я тебе покажу твои деньги.

Он спрыгнул в ямку и отвернул полу своего сермяжного кафтана; там был виден его холщовый карман, перевязанный веревочкой.

— Вот где твои деньги; как кончишь работу, получай свой расшот — и с Богом; я теперь хозяин, я взял тебя за себя. Не веришь?

Он развязал веревочку и достал из кармана две пятидесятирублевые серенькие бумажки.
— Вот они».

СЕРЕНЬКИЕ БУМАЖКИ, ЯРКИЕ КАРТИНЫ

 Конечно, Репин прибыл в Петербург отнюдь не богачом. Но он уже мог чувствовать себя уверенно. В Сиротино он не только деньги получил, но и приобрел бесценный опыт самостоятельной, большой и важной работы. После занятий в Рисовальной школе он сдал экзамены в Академию художеств, где занимался около десятка лет и написал множество получивших известность картин, самой знаменитой из которых стала «Бурлаки на Волге». Об этой картине постоянно писали в периодической печати. «Никогда еще горькая судьба вьючного людского скота не представала перед зрителем на холсте в такой страшной массе, в таком пронзительном аккорде. Что за людская мозаика со всех концов России!» — восхищался В. Стасов. Репин окончательно утверждает себя как художник огромного творческого диапазона. За свою программную работу «Воскрешение дочери Иаира» Репин получил Большую золотую медаль и право на шестилетнее обучение во Франции и Италии, где он и завершает свое художественное образование.

Еще в Рисовальной школе Илья Репин знакомится с уже известным художником Иваном Крамским, который сразу же выделяет среди других талантливого юношу. Они долгие годы были настоящими друзьями, наставником и учеником.

Много работает Репин и в Париже. А после возвращения на родину поступает в Товарищество передвижных выставок и становится в нем ведущей фигурой. Он создает около трехсот живописных портретов. Среди самых знаменитых картин – «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», над которой работал более двенадцати лет, «Крестный ход в Курской губернии», «Протодьякон», «Вечорницы», «Царевна Софья Алексеевна в Новодевичьем монастыре», «Иван Грозный и сын его Иван». Кстати, последняя работа опять-таки связывает Илью Ефимовича с нашим краем. Прототипом сына царя-тирана стал писатель Всеволод Гаршин, который жил в Старобельске.

Широкое общественное признание Репина не замедлило проявиться. Открывается большая персональная выставка художника. После реформы Академии художеств он становится ее профессором.

Подтверждением почитания Ильи Ефимовича в самых верхах стал и правительственный заказ, который он получил в 1901 году: написать торжественное заседание Государственного Совета в день столетнего юбилея. Было создано грандиозное многофигурное полотно площадью 35 квадратных метров. В работе над ним принимали участие также ученики Репина – Кустодиев и Куликов. На парадной картине изображено более восьмидесяти сановников Госсовета во главе с царем и членами царствующего дома.

ЗАВОЕВАЛИ НЕБО – ВЫТОПТАЛИ ПОЛЕ

Судьба сиротинских икон Ильи Репина, как и самой церкви, в которой он работал, весьма печальна. Церковь разрушили во время Великой Отечественной войны. Сочли, что только исключительно на этом месте можно построить военный аэродром. Иконы из церкви передали местным крестьянам для сохранения. То, что дошло до наших дней, уже длительное время исследуется различными специалистами, в первую очередь искусствоведами Луганского областного художественного музея.

Директор музея Лидия Борщенко рассказывает:

— Иконы «Троица» и «Моление Богоматери» перед тем как попасть в фонды нашего музея в 1977 году, пролежали семь лет в Троицком райкоме Компартии Украины. Эти иконы у нас находились четверть века и переданы из фондов музея в Луганское епархиальное управление. Народные легенды приписывают их кисти молодого Ильи Репина, который в 1863 году работал в селе Сиротино Троицкого района. В войну, во время оккупации, немцы рьяно искали иконы, созданные великим художником. Удалось ли им это? Свидетельств о том, что кто-то передал любые иконописные произведения немцам, пока нет.

Действительно ли иконы «Троица» и «Моление Богородицы» создал Репин?

Мы вели исследования на базе искусствоведческой литературы о раннем периоде творчества Репина, а также по результатам научных экспедиций Луганского областного художественного музея в село Сиротино и изучения произведений раннего периода творчества Репина в фондах Киевского музея русского искусства и Чугуевского художественно-мемориального музея И.Ю. Репина. Наш музей обратился за помощью к научным сотрудникам Национального научно-исследовательского реставрационного центра Украины. И тут возникли противоречия. Результаты изучения грунта, пигментов и структуры живописи обеих икон привели искусствоведов к выводу, что иконы написаны разными авторами. Но те же искусствоведы засвидетельствовали очень высокий уровень автора «Троицы». Кроме того, было сделано еще одно открытие: в образцах грунта обеих икон выявлены зеленые пигменты с содержанием хрома. А их начали использовать после 1862 года.

Конечно, для основательности и эффективности исследований не хватало архивных, искусствоведческих и технико-технологических исследований местной иконописи. Хотя свою работу мы вели издавна и старательно.

Это стало толчком для того, что с помощью центра музей начал активную работу по созданию базы данных по местным бытовым памятникам иконописи.

В целом же тщательно были исследованы восемь слобожанских икон. Как минимум шесть из них ведут свое происхождение из Луганщины, в том числе пять – из села Сиротино: «Воскресенье Христово», две – «Избранные святые», «Троица», «Моление Богородицы». Одна икона — «Спас Вседержитель» находится в соседнем с Сиротино селе Александровка. Две иконы принадлежат Чугуевскому музею: «Вознесение» и «Иисус в терновом венце». Относительно двух последних сомнений нет – они написаны рукой Репина. Искусствоведы склонны считать, что Репин создал и икону «Троица».

Но ведь это – далеко не все, что написал Илья Ефимович в Сиротино. Поэтому луганские искусствоведы ставят перед собой еще и такие задачи: установить с помощью архивных материалов размеры иконостаса, находившегося в разрушенной в войну церкви в Сиротино; установить наличие или отсутствие в архивах Розенберга данных об иконах в Сиротино. «Искусствоведы» в эсэсовских мундирах от Розенберга рыскали по всей оккупированной территории в поисках художественных ценностей. До сих пор, например, окончательно не выяснено, удалось ли им найти экспонаты областного художественного музея, спрятанные его директором перед оккупацией Луганска. Сам же директор сразу после освобождения нашего областного центра подвергался допросам и потом, по официальной версии, которой не все доверяют, умер в госпитале в результате болезни.

Как бы там ни было, а Репин имеет прямое отношение к Луганщине. Как и Луганщина, фактически давшая ему путевку в Академию художеств, имеет прямое отношение в Репину.

ОКНО ИЗ ФИНЛЯНДИИ В УКРАИНУ

Последние тридцать лет великий художник на Родине не жил.

Илья Ефимович Репин в 1899 году поселился в поселке Куокалла в усадьбе, которую сам назвал «Пенаты». После Октябрьской революции «Пенаты» оказались на территории Финляндии. Советское правительство неоднократно пыталось вернуть Репина в СССР. Лично Иосиф Сталин поручал это осуществить Клименту Ворошилову. Навещали с уговорами Илью Ефимовича и его ученики. Но он не соглашался. Из газет узнавал, что творится в СССР. Ему это было не по душе.

И все же даже в Финляндии он создавал картины на украинскую народную, гоголевскую тематику. Откуда брал типажи? Ну, не с холодных финнов же писать зажигательный гопак! Просил друзей присылать ему фотографии колоритных земляков, эскизы, зарисовки. Вот этим он и жил до августа 1930 года и умер в возрасте 86 лет.

Особенно Репину помогал в снабжении «подручным» материалом археолог, историк, этнограф, фольклорист и писатель Дмитрий Яворницкий. Их дружба продлилась сорок четыре года. Дмитрий Иванович был своего рода главным консультантом Репина, когда тот создавал картину «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Яворницкий передал художнику все, что тому было нужно: книги по истории запорожских казаков, свою коллекцию старинного оружия, жупаны, сапоги, трубки, сосуд с водкой, выкопанный в казацкой могиле, даже череп, найденный в Чертомлицкой Сечи. Отдал фотографии запорожского флага, старых картин и Днепровых порогов. Сам Яворницкий изображен на картине в образе писаря.

Когда Репин задумал писать картину «Гопак – танец запорожцев», то сразу же в письме обратился с просьбами помочь к Яворницкому. Дмитрий Иванович выслал в «Пенаты» несколько своих исторических книг, запорожский флаг, фотографии потомков запорожских лоцманов.

Но эта работа уже двигалась медленно. Репину — 85 лет. Здоровье его пошатнулось. Он жалуется на слабость, холод в мастерской.

Дочь Репина Вера Ильинична сразу после смерти отца написала Яворницкому. Выслала его последние фотографии, сообщила, что картина «Гопак – танец запорожцев» в Стокгольме. Посетовала на то, что и она виновата в том, что Илья Ефимович не прожил дольше: «Если бы раньше было вывезти отца в Италию (ему все хотелось греться на солнце), то он бы жил до 100 или 90 лет — здесь очень влажно, ревматично, отец простудился, был бронхит, ревматизм ног – холодный пол первого этажа. Всегда веселый и бодрый, он за четыре месяца до смерти еще писал «Гопака» и «Рыцаря». Сколько у него терпения, какой организм! Он еще за пять дней до смерти сидел за круглым столом, но уже стали отекать ноги и легкие, сердце было слабое».

В 1940 году Куокалла снова отошла к СССР, и в «Пенатах» был открыт мемориальный музей Репина.

Он любил свои «Пенаты». И всегда вспоминал «пенаты» сиротинские. Вспоминал простых сельских людей, которых искренне полюбил. Из Сиротино начался путь будущего великого художника в Петербург, к славе и всенародному почитанию.

Анатолий Кобельнюк, журналист

«Ракурс-плюс». 2006 год